Луиза Бернальдо Де Кирос (Савина)

Родилась в Мадриде. Уехала в Испанию, позже вернулась обратно в Россию.

Мы приехали вчетвером. Папа был полковником пятого полка, а мама директором детского дома. Папа мой так любил Россию — невозможно. И когда нам предложили ехать на 3 месяца, мы не хотели. Я лично не хотела. Но он говорит: «Нет, обязательно надо ехать, посмотреть, там же люди живут по-другому». Я с корабля сказала ему, что не хочу ехать. Он спросил: «Почему?» а я сказала: «Потому что чувствую, что это навсегда». И брат то же самое сказал.

Луиза Бернальдо Де Кирос (Савина)

Родилась в Мадриде. Уехала в Испанию, позже вернулась обратно в Россию.

Мы приехали вчетвером. Папа был полковником пятого полка, а мама директором детского дома. Папа мой так любил Россию — невозможно. И когда нам предложили ехать на 3 месяца, мы не хотели. Я лично не хотела. Но он говорит: «Нет, обязательно надо ехать, посмотреть, там же люди живут по-другому». Я с корабля сказала ему, что не хочу ехать. Он спросил: «Почему?» а я сказала: «Потому что чувствую, что это навсегда». И брат то же самое сказал.

О первых впечатлениях от СССР и лагере Артек
Я не кушала всю дорогу — ни в какую не хотела в Россию ехать. Потому что я дома была хозяйкой. У меня мама была коммунисткой такой ужасной, а папа нет. Папа был из очень богатой семьи, и он был республиканец. Он пошел на войну. Но он был такой спокойный, очень образованный, культурный. И он говорил всегда про меня: «Удивительно, такая маленькая, а все умеет делать». И, когда мы поженились, он написал письмо моему мужу, что он взял самую хорошую дочку, потому что она все умеет.
Я уехала в 10 лет, а в 8 лет уже вязала кофты всей семье. Бабушка научила. А бабушка так делала: покупала куклы, покупала много материала, шерсти. И нас, девочек, в определенное время сажала и учила вязать, учила шить, учила все делать. А еще она покупала гофрированную бумагу, и вечером мы ставили постановки. Соседи приходили посмотреть. Она был очень культурная, мы все ее очень любили. Мама тоже была из богатой семьи, брат мамы был мэр Мадрида.
Из Мадрида в Россию приехало не так много детей, в основном все с севера. Мы отплывали из Валенсии и приплыли в Артек. Нас там лечили, откармливали, за нами дрожали буквально. Мы приехали вместе с Франсиско Мансильей [бывший президент Испанского Центра в Москве] — мы оба из Мадрида. Папа приехал провожать меня с фронта, и Мансилья ходил вокруг него и трогал кобуру.
Мое самое первое впечатление о России было изумительное. Артек! Дома стояли между горами — такая красота! И чувствуется, что там жили богатые-богатые люди. И внутри они были оборудованы прекрасно, очень красивые террасы и балконы.
Мое самое первое впечатление о России было изумительное. Артек! Дома стояли между горами — такая красота! И чувствуется, что там жили богатые-богатые люди. И внутри они были оборудованы прекрасно, очень красивые террасы и балконы.
И вот интересно, меня поместили отдельно в комнату с террасой и рядом еще кого-то, а других подальше. И я думаю: «Кто там?» Иду, стучусь, а это раз — Мансилья. У него нашли что-то там с сердцем, а у меня нашли в легких что-то такое. И мы побыли там, наверное, две недели. Прыгали и уходили в лес, там туи и кипарисы очень красивые. Мы выходили, гуляли, и нас никто не видел. Но как интересно — он попал и я попала.
Я всегда очень здоровая была, всегда с папой ходила везде — на охоту, на экскурсии. И вот когда приехала в Артек, мне эта опека надоедала до невозможности. И знаете, что я делала утром? Встаю, говорят: «Такая-то группа в такую-то лабораторию». Я беру графин со стола, ниточки — и ухожу на море. А там камень большой такой, как пещера. Я туда сажусь и начинаю ловить раков. Все меня ищут, а я ищу раков. Наловлю, приду, поставлю на стол и уйду. А через день приходят уборщицы: «Тут раки, они уже воняют!». Я все время так делала. И уже все говорили: «Смотрите, чтобы Луиза не убежала».
О России 1930-х и жизни в детском доме на Пироговской улице
Наш детский дом был привилегированный. Нас одевали на заказ, приходили мерки снимали. Нас очень любили все, везде приглашали. На завод шоколада — там нас всех угощали. Любили страшно, когда мы жили в детском доме, очень сильно. А потом, конечно, когда война началась, уже не до нас было. Мы жили на Пироговке, и я считаю, что там в этом районе все люди были такие образованные, культурные. Старушки — просто прелесть была с ними разговаривать, они были худенькие, такие хорошенькие. И я помню вот каждый день идем в школу, входим в трамвай, одна встает: «Уступите испанцам, они бедненькие!». А на следующий день смотришь, как другая старушка бежит, потому что кто-то вышел без шапки — и несет ему шапку. А у нас все было, все-все-все.
И потом мне очень нравилось, что люди покупали в магазине по 100 г масла, 150 г икры. Никто не воровал, как потом стало. Была другая жизнь в России, когда я приехала. И люди. А эти офицеры, которые приходили и просили разрешения брать на выходные к себе детей, чтобы они почувствовали себя дома? И в кино водили. И потом офицеры все такие подтянутые, красивые. Мне нравилась Россия в 1930-е годы — такая спокойная, люди очень мирные. А потом так поменялась, даже непонятно, как. После войны были все голодные, и уже никто не умел покупать 100 граммов масла. Если он нападает на масло, он покупает 2−3 кг.
У нас всегда были хорошие преподаватели, но больше всех мы любили физкультурника. Физкультурник был очень хороший, давал нам немного денег — копеечки — чтобы мы ходили и что-нибудь себе покупали, конфеты там. Он был вылитый орангутан — рыжий-рыжий-рыжий. Не очень высокого роста, вот такие круглые глаза голубого цвета. Он играл с нами и про него песни сложили две или три. Он был русский.
У нас всегда были хорошие преподаватели, но больше всех мы любили физкультурника. Физкультурник был очень хороший, давал нам немного денег — копеечки — чтобы мы ходили и что-нибудь себе покупали, конфеты там. Он был вылитый орангутан — рыжий-рыжий-рыжий. Не очень высокого роста, вот такие круглые глаза голубого цвета. Он играл с нами и про него песни сложили две или три. Он был русский.
Пока мы были в детском доме на Пироговской, мы не чувствовали, что мы одни, потому что забота была невозможная прямо. К нам приходили в гости из немецкого детского клуба, мы дружили. Парень из Сарагосы женился на немке, и сейчас он в Германии. Дружили с детьми с фабрики Красная роза.
Об учебе и замужестве
Я кончила вначале техникум авиационный в Башкирии, прекрасный был техникум, преподаватели были изумительные. Приехала в Москву, и меня разместили в железнодорожный. А потом я пошла в архитектурный. По электрооборудованию работала немного, но было неинтересно — там уже изначально понятно, с какой стороны должен быть свет, какая лампочка должна быть. Около меня сидел начальник теплотехники, и он увидел, что я очень хорошо черчу, и говорит: «Луиза, переходи ко мне». А я говорю: «Давайте». Он пошел к начальнику и попросил, и я уже чертила бойлерные, котельные, 7 разных типов оборудования. Он приходил и говорил: «Вот мне здесь в этом уголочке нужно поместить компрессор, давай подумай-ка». Я думала, читала книгу, что и как, и помещала его. Любила делать воздуховоды. Они могут быть очень большими или очень маленькими. И я сидела, читала, где они будут, сколько их нужно, где будет угол. Это мне было очень интересно.
А потом я вышла замуж за военного. В Москве никому не разрешали даже дружить с военными, а мне разрешили. До сих пор все говорят: «Как тебе разрешили?». Моя подруга Покита была красивая-красивая, и мы очень любили музыку всегда. Ходили в институт военных дирижеров слушать музыку. И один влюбился в нее. А ему сказали: «Если увидим еще раз с ней, то из института выгоним».
Мы поженились, я тогда совершила такой поступок героический. Я познакомилась с ним в институте иностранных языков, смотрю — не курит, не пьет. В общем ничего из привычек плохих. И начал за мной ухаживать. И потом оказалось, что он ходит на Маяковскую, мы покупали абонементы и ходили слушать музыку, серьезную музыку, чтобы понимать ее. Как бы обучали там. И я смотрю, он ходит, и я хожу. И вот так мы подружились.
И он мне сделал предложение. Я говорю: «Нет».
И он мне сделал предложение. Я говорю: «Нет».
Мои девчонки, которые жили около меня недалеко на Новопесчаной, они были очень красивые девчонки все почти, вышли замуж за ребят из хороших семей и через год уже не узнать. Пили, деньги не отдавали. Одна моя подруга, Нелис, заболела туберкулезом. Другая, Покита, заболела и ребенок у нее умер. Потому что эти ребята не давали денег совсем. И я сказала ему: «Давай так, у меня квартира есть, поживем какое-то время, может, годик, и я посмотрю, устраивает меня или нет». Я дала слово не выходить замуж ни за что. Но мы быстро поженились.
О жизни и работе в Калининграде, Хабаровске, Фрунзе, Полтаве
Начинала я в Москве, а из Москвы поехали в Калининград. Он разрушен был весь. У меня родилась девочка, и я шла с коляской, а внизу клала питание, потому что ни трамваев, ни автобусов, ничего не было. Немцы все-таки думали вернуться туда и оставили там все. Оставили хрусталя я не знаю сколько — все подвалы были полные. Соседка из Пятигорска собрала такую коллекцию хрусталя, невероятно. Он сиял весь. Некоторые предметы с песком были, потому что по подвалам лежили. В Калининграде мы 7 лет были. Ходили на могилу Канта и туда, где когда-то была Янтарная комната. Сейчас восстановили, прелесть. Тогда мало что было посмотреть — все так разбомбили, что ничего не было. Но зато на каждой плиточке было написано «Кенигсберг», «Кенигсберг». Это не сотрешь. А оттуда в Хабаровск послали нас.
Я и переводчиком, и диктором работала, преподавала. Диктором работала в Хабаровске. Вдруг в Москве узнали, что там есть одна испанка, приехал один товарищ и пришел ко мне. А я лежала в роддоме. Он сказал, что приехала делегация, чтобы я работала тогда. И я очень радовалась, конечно. Но сказала, что неделю по крайней мере я не смогу пока — я лежу. А потом выписали меня очень слабую. Но все организовали, прислали из Москвы испанца одного, Анхель. И он научил меня работать на радио. Я первое время выполняла роль четырех человек — диктора, проверяющего и так далее. И в какой-то момент я сказала, что мне нужно хотя бы одного человека в помощь. И потом прислали мне одного латиноамериканца. Он был смешной такой, но читал очень хорошо материал, и мы с ним там работали хорошо.
Ну интересная работа, хорошая. Меня очень ценили и потом отправили в Москву. Заместитель вооруженных сил там был, генерал-майор Иванов, и он сказал, что надо ее на месяц послать отдыхать. А оттуда не посылали, потому что очень дорогие были билеты. И он сказал: «Напишите, что она едет на повышение квалификации и все». Так написали, и я приехала на месяц сюда.
Из Хабаровска поехали в Полтаву. Там очень хорошо, народ тоже хороший. Веселые все, в каждом окне — идешь, окна низкие — стоит бутылочка. Все самогон делают. Все! И всегда у них хорошее настроение. Мы приехали туда, такое изобилие продуктов, невероятно. Я все время покупала язык. Продавец говорил: «Что это вы?» А мы не кушали его столько лет, в Хабаровске ни разу не ели. Но я и осталась бы в Полтаве, потому что там, как я говорю, ни о чем не думают, ничего не делают. Пусть муж работает, а я с детьми. Климат тоже хороший. И народ такой простой какой-то. Но мне не нравится украинский язык, не знаю почему.
Из Хабаровска поехали в Полтаву. Там очень хорошо, народ тоже хороший. Веселые все, в каждом окне — идешь, окна низкие — стоит бутылочка. Все самогон делают. Все! И всегда у них хорошее настроение. Мы приехали туда, такое изобилие продуктов, невероятно. Я все время покупала язык. Продавец говорил: «Что это вы?» А мы не кушали его столько лет, в Хабаровске ни разу не ели. Но я и осталась бы в Полтаве, потому что там, как я говорю, ни о чем не думают, ничего не делают. Пусть муж работает, а я с детьми. Климат тоже хороший. И народ такой простой какой-то. Но мне не нравится украинский язык, не знаю почему.
А потом нас перевели во Фрунзе. Всего полно, 5 июля, день моего рождения, муж говорит: «Пошли на рынок». Мы пошли, там было шикарно, все что угодно. Виноград вот такой, назывался «бычий глаз». Мы взяли его. Они продавали его машинами. Мы под кровать распределяли. В общем мы там жили очень хорошо.
Когда мы жили в Калининграде, там был дядя моего мужа, очень умный человек хороший, тоже был каким-то начальником. И он говорит: «Луиза, поговори, с Прохоровым, начальником, чтобы он разрешил ему учиться. А то ведь он только 9-ый класс окончил, куда же он устроится». И я говорю: «А как надо говорить?» Я была еще девчонка, детей у меня не было.
Он говорит: «Я тебе скажу. Накроешь полный стол. Индюк обязательно должен быть. Коньяк 2−3 бутылки поставь. Потом крабы, он их любит невозможно».
Он говорит: «Я тебе скажу. Накроешь полный стол. Индюк обязательно должен быть. Коньяк 2−3 бутылки поставь. Потом крабы, он их любит невозможно».
Я все купила, поставила на стол, вечером приходит с женой, она тоже полная такая, ходила с ним на все вечеринки. И я увидела, что они довольные, пьют, кушают. И когда они уже немножко «это», я говорю вот так и так, хочу, чтобы Александр Сергеевич учился, а то что это такое, 9 классов. Он говорит: «У нас не разрешается в армии учиться». Я говорю: «А вы знаете что? Вы во сколько кончаете, в 5? После 5 на вечернем можно прекрасно». «А вот это мысль», – говорит.
Муж назавтра приходит, ему дали справку, и так он окончил в Калининграде школу, поступил в Академию Ленина. Я тоже его заставила, поступал 2 раза, потому что там они берут только своих, а он чужой. Но я написала письмецо такое, они его взяли. Потом защитил диссертацию параллельно. Потом защитил докторскую диссертацию параллельно. И вот был уже доктором исторических наук. Он был главным редактором трехтомной истории Великой Отечественной войны. И несколько книжек написал.
Когда соберется вечеринка, обычно когда говорили: «Ну, за Александра Сергеевича!» Все говорили: «Нет-нет-нет, вначале за Луизу!»
Когда соберется вечеринка, обычно когда говорили: «Ну, за Александра Сергеевича!» Все говорили: «Нет-нет-нет, вначале за Луизу!»
О жизни в Испании и возвращении обратно в Россию
Когда я приехала в Испанию, сразу почувствовала, что мы чужие. По взглядам. Как они ни хотели любить нас, ничего не получалось. Садились вечером смотреть телевизор, и одну и ту же передачу они понимали по-своему, а мы совсем по-своему. И они поняли, что мы никак не сможем жить вместе. И они, и мы тоже поняли. Когда мы туда приехали, и мы слушали этих министров, я очень быстро поняла, что Испания — очень отсталая страна. Этот министр говорил очень плохо. Я слушала, как они там выступают, муть такая, невозможно. У него даже платформы никакой нет. А мы учились в Москве, учителя были очень хорошие у нас.
Я думаю, нет человека, который не хотел бы на родину. Потому что, как ни говори, человек в душе всегда останется испанцем. Иногда мелочи, которые вы, русские, делаете, мне не нравятся. Девочки кушают апельсины, здесь у всех, кого ни спросишь, аллергия на апельсины. А в Испании мешками их кушают. Когда я была там, я покупала сетку 5-10 кг. Сок делаешь — и у меня анализ крови был замечательный. А вот если бы русский человек так делал, ему бы стало плохо. Потому что он не родился там. У него нет этой «частицы апельсина», это точно. Мне не хватает всего, что есть в Испании, и чего нет тут. Во-первых, земля. Там три урожая дает — цветочек посадишь, и все взойдет. Потом не хватает климата. И вообще вот aumente. Окружение. Они там очень веселые — идут в метро, улыбаются. Как будто радостная такая страна. А здесь все такие сердитые, сидят, никто не разговаривает.
В Мадриде я прожила около 5 лет. Там у меня умер муж. Из России позвонили и сказали, что в Испании хоронить нельзя, надо везти в Россию. А у меня тогда кончились деньги, везти тело очень дорого. И там у меня множество богатых родственников, сестры, тети, дяди, но никто из них не дал ни копеечки. Потому что для них мы были русские, коммунисты.
В Мадриде я прожила около 5 лет. Там у меня умер муж. Из России позвонили и сказали, что в Испании хоронить нельзя, надо везти в Россию. А у меня тогда кончились деньги, везти тело очень дорого. И там у меня множество богатых родственников, сестры, тети, дяди, но никто из них не дал ни копеечки. Потому что для них мы были русские, коммунисты.
И так я поняла, что мне там делать нечего. Они нас каждую пятницу, субботу и воскресенье возили по ресторанам, как хороших друзей, но так чтобы чувствовать — совершенно посторонние люди. И все, кто поехал туда, говорили, что они больше чувствовали любовь от тех, с кем жили тут, в детских домах. Все помогали друг другу. А родственники нет. Это виновата война. Никто не виноват — люди-то хорошие. Ну они просто-напросто вот так думали, у них так выступали политики, а у нас по-своему. Которые уехали тоже многие потом вернулись.
О происхождении и семье
Когда Франко и Сталин порвали отношения, было решено, что испанских детей не отдадут. 40 лет родители ничего не знали о нас, и они создали другую семью, и там родились четыре девочки. Совсем ничего не знали. И потом приехал сюда Пабло Неруда, моя старшая сестра подошла к нему и говорит: «Пабло, ты же папу хорошо знаешь? Поедешь в Испанию, попробуй поищи». У него же фамилия очень знаменитая, у моего отца. Нашу семью вообще весь мир знает. Говорят "Despues de Dios la casa de Quiros". Истина. Но я всегда писала себя «Савина», а так меня никто не знал. Это сейчас так свободно говорят, раньше никто не говорил.
В детском доме, где мы учились, ребята часто спрашивали: «А почему у нас такая короткая фамилия, а у нее такая длинная?» Я не отвечала, за меня отвечали: «Потому что у нее голубая кровь». А они говорили: «Почему она голубая?» У нас очень знатная семья, а мы ничего не знали.
Я приехала в Испанию, а одна из моих сестер говорит: «Ты знаешь, что брат мамы был мэр Мадрида?» Я говорю: «Откуда мне знать, когда я жила в России». Очень плохо, когда люди не помнят своих корней, но сейчас уже начали искать многие.
Я приехала в Испанию, а одна из моих сестер говорит: «Ты знаешь, что брат мамы был мэр Мадрида?» Я говорю: «Откуда мне знать, когда я жила в России». Очень плохо, когда люди не помнят своих корней, но сейчас уже начали искать многие.
Папа меня очень любил и меня брал везде. Я с ним ходила охотиться во владениях короля, у нас дедушка там работал, и у папы был пропуск. И мы ходили туда, но папа был хитрый. Он немного ходил со мной, показывал мне, а потом у нас там были родственники такие, деревенские, которые убирали поместье. И у них был отдельный дом, и папа меня там оставлял. А сам — на корриду или еще куда-нибудь.
Я не очень знаю о католических традициях, мы дома в семье ничего на католическую пасху не делали. Когда моя сестра Фернанда ходила в Испании в школу, и там были уроки религии, она вставала и говорила: «Мне надо выйти, мне мама не разрешает религию учить». И выходила. Но папа и мама ходили в выходные в церковь, как и вся Испания. Я сама не верю в сказки, так сказать, но я считаю, это очень хорошо, когда человек верит во что-то.
Об испанском и русском характере
В СССР я общалась больше с русскими. Когда мы учились в техникуме, мы жили дружно. Одна получит из дому посылочку: картошку, масло, сало — вначале испанцев кормили, потом сами. С девчонками прекрасно было. Вообще мы с русскими всегда жили очень дружно. Раньше, я считаю, у испанцев и русских было очень много похожего. Они вот русские и накормят тебя, и напоят, и испанцы тоже такие. Но раньше русские были вообще! Придешь к кому-нибудь в гости, вроде бы ничего нет, и вдруг все вытащит. Сейчас начинаешь отходить немножко от того, что русские все хорошие — хулиганят, уже не то. Хотят уже другой [политический] режим. Но я не знаю, что режим имеет общего с тем, чтобы соседи не здоровались.
Раньше вот в Хабаровске уезжали в Москву муж и жена, у них двое детей еще не кончили школу. Они приходили ко мне и говорили: «Луиза, вот тебе ключи, ты будешь месяц кормить их, потому что нам дали билеты, разрешили ехать в Москву». У них мама здесь жила. И я брала — как будто так и надо. Уезжала, своих детей так же доверяла им. И так все. Другой сосед был, он вставал в 7 утра, сядет и какими-то блестками ловил вот такие рыбы, верхогляды. Вкусные. Он наловит несколько и кричит: «Люся, бери свои!» Бросает мне две-три. И вот как-то мы жили так, как семья. Может, потому что я жила в армии. Но до армии было то же самое с девочками всеми. А уж матери этих девочек, когда придешь к ним! «Люсенька, садись кушать, ты, наверное, не завтракала». Все-все-все.
Мне кажется, русский язык более богатый, чем испанский. Иногда читаешь такие выражения, что диву даешься. Я очень люблю испанский язык и читаю, но считаю, что русский все-таки богаче. Но испанский язык очень доходчивый для всех.
О патриотизме и любимых местах в Испании и России
В Испании мой любимый город Мадрид, но вообще я, конечно, очень люблю испанские деревни. Приходишь, все чистенькие такие. Меня город угнетает. Москва — я ее не люблю сейчас. Я любила ее, когда она была малюсенькая. Ходили в Охотный ряд, на Красную площадь ходили. Всегда мы стояли на первом ряду мавзолея, смотрели парад. И было очень приятно видеть, как народ любит свою страну. Любили невозможно, как фанатики. Когда проходили военные, они так аплодировали. Очень любили, когда выходил Ворошилов на коне — все так радовались.
Иначе бы не выиграли войну. Когда говорили, не чувствовалось, но когда настало такое время, что надо родину защитить — война же началась внезапно, никто не был готов к этому. Сталин знал, потому что Зорге сказал, но его, конечно, никто не слушал. И страна, конечно, не была готова к войне. И народ как поднялся. Дети даже. Дети ходили записываться у нас.
Моя подруга Мария сразу побежала, записалась на медсестру, выучилась на каких-то курсах и пошла на фронт. И через три дня ее убили. Она была такая хорошая.
Моя подруга Мария сразу побежала, записалась на медсестру, выучилась на каких-то курсах и пошла на фронт. И через три дня ее убили. Она была такая хорошая.
Я очень люблю природу, лес. И я ищу комнату где-нибудь в Подмосковье, чтобы провести все лето. И никак не могу найти недалеко от Москвы. Вот летом свалил, мне привезут продукты, когда надо. И эта квартира мне абсолютно не нужна. Потому что скучно, сидишь вот так одна. Неинтересно. А так многие любят возиться с землей, кто цветочки посадит, а кто просто сидит на природе и уже хорошо. Мой папа очень любил природу.
У меня подруга есть Виолетта, которая как-то сказала, когда ее спросили: «Ну ты что больше любишь, Россию или Испанию?» Она говорит: «Испания это моя мать, а Россия это мачеха». У нас многого в России нет, но мы как бы «родились» теперь здесь и привыкли. И как в Испании ни хорошо, приезжаешь, побудешь там месяц и все, хочется уже домой.
У меня подруга есть Виолетта, которая как-то сказала, когда ее спросили: «Ну ты что больше любишь, Россию или Испанию?» Она говорит: «Испания это моя мать, а Россия это мачеха». У нас многого в России нет, но мы как бы «родились» теперь здесь и привыкли. И как в Испании ни хорошо, приезжаешь, побудешь там месяц и все, хочется уже домой.
Интервью © Анна Граве
Фото © Михаил Платонов