Хоакин Мартинес Толоса
Родился в Сан-Себастьяне. Вернулся в 1992 году.
Меня увезли в 1937 году, мне было почти 10 лет. Мы скитались в детдомах — жили в Калуге, под Москвой, нас перебрасывали в разные места. А так вообще я считаю, что мы все-таки жили неплохо. Во время войны детдома перебрасывали в Сталинградскую область. Плавали по Волге, и на обратном пути поцарапали — чуть не потопили, потому что была бомбежка. Накрывались матрасами. И когда немцы подошли к Сталинграду, наш детдом перебросили в Башкирию. Уезжали от одной войны, а попали в другую. Но знаешь, дети привыкают сразу ко всему. Еду клали в шапку ушанку и подвешивали наверх, чтобы крысы не съели. Это война. Всем плохо, никому сладко не жилось. Я еще ни одного человека не встретил, который сказал бы, про войну «хорошо». Человек все равно привыкает ко всему.
Родился в Сан-Себастьяне. Вернулся в 1992 году.
Меня увезли в 1937 году, мне было почти 10 лет. Мы скитались в детдомах — жили в Калуге, под Москвой, нас перебрасывали в разные места. А так вообще я считаю, что мы все-таки жили неплохо. Во время войны детдома перебрасывали в Сталинградскую область. Плавали по Волге, и на обратном пути поцарапали — чуть не потопили, потому что была бомбежка. Накрывались матрасами. И когда немцы подошли к Сталинграду, наш детдом перебросили в Башкирию. Уезжали от одной войны, а попали в другую. Но знаешь, дети привыкают сразу ко всему. Еду клали в шапку ушанку и подвешивали наверх, чтобы крысы не съели. Это война. Всем плохо, никому сладко не жилось. Я еще ни одного человека не встретил, который сказал бы, про войну «хорошо». Человек все равно привыкает ко всему.
Хоакин Мартинес Толоса
Родился в Сан-Себастьяне. Вернулся в 1992 году.
Меня увезли в 1937 году, мне было почти 10 лет. Мы скитались в детдомах — жили в Калуге, под Москвой, нас перебрасывали в разные места. А так вообще я считаю, что мы все-таки жили неплохо. Во время войны детдома перебрасывали в Сталинградскую область. Плавали по Волге, и на обратном пути поцарапали — чуть не потопили, потому что была бомбежка. Накрывались матрасами. И когда немцы подошли к Сталинграду, наш детдом перебросили в Башкирию. Уезжали от одной войны, а попали в другую. Но знаешь, дети привыкают сразу ко всему. Еду клали в шапку ушанку и подвешивали наверх, чтобы крысы не съели. Это война. Всем плохо, никому сладко не жилось. Я еще ни одного человека не встретил, который сказал бы, про войну «хорошо». Человек все равно привыкает ко всему.
Родился в Сан-Себастьяне. Вернулся в 1992 году.
Меня увезли в 1937 году, мне было почти 10 лет. Мы скитались в детдомах — жили в Калуге, под Москвой, нас перебрасывали в разные места. А так вообще я считаю, что мы все-таки жили неплохо. Во время войны детдома перебрасывали в Сталинградскую область. Плавали по Волге, и на обратном пути поцарапали — чуть не потопили, потому что была бомбежка. Накрывались матрасами. И когда немцы подошли к Сталинграду, наш детдом перебросили в Башкирию. Уезжали от одной войны, а попали в другую. Но знаешь, дети привыкают сразу ко всему. Еду клали в шапку ушанку и подвешивали наверх, чтобы крысы не съели. Это война. Всем плохо, никому сладко не жилось. Я еще ни одного человека не встретил, который сказал бы, про войну «хорошо». Человек все равно привыкает ко всему.
О возвращении в Испанию и любви к Сан-Себастьяну
Мы вернулись в Испанию в 1992 году. Можно было вернуться и раньше, но было по сути некуда возвращаться — родители умерли, куда пойдешь. Меня все тянуло сюда, но было негде обосноваться. Квартиры нет, снимать квартиру не по карману, потому что пенсию мы не получали, хоть у меня и стаж работы 44 года. Советский союз не платил пенсии за границу. Мы попали в такой момент, когда казалось бы жили в СССР, а оказались в итоге не в СССР — непонятно. Ну и потом в 1990-е было уже намного проще выехать. В 1992 году нам заняли квартиру в Рентерии, и там мы прожили 2 года. А потом получили квартиру от ayuntamiento в Сан-Себастьяне.
Мы решили с женой уехать. Так как я родился здесь, в Сан-Себастьяне, мне хотелось только сюда. Предлагали, например, Виторию. Но душа не лежала. Только в Сан-Себастьян. В первый раз я приехал сюда в 1967 году, моя мать еще тогда была жива. Но потом она умерла, а отец умер в 1960 году.
Почему я решил обосноваться здесь, в Сан-Себастьяне? Потому что все мне здесь напоминало детство.
Почему я решил обосноваться здесь, в Сан-Себастьяне? Потому что все мне здесь напоминало детство.
Даже улицы. Названий я не знал, не запомнил. Но когда мы приехали сюда в отпуск и ходили на пляж, моя мать удивлялась, откуда я помню дорогу, ведь они уже на тот момент жили в другом месте. Я в России фактически никого не оставил. Одна дочь с внуком здесь, вторая дочь в Памплоне. Всего трое детей нажил. Где есть жизнь, там и живешь. Но как бы я ни жил, где бы ни жил, меня все равно тянуло в Сан-Себастьян.
Я всегда говорил, что меня не крестили, потому что мать и отец не верующие были. А потом приехали сюда, и я ходил узнать в церковь. И оказалось, что да — меня крестили тут, есть запись в церковной книге. Оказалось, что я был крещеный и на год старше.
О работе в СССР, русском и испанском языке
Я работал в Москве резчиком по дереву. Мы оформляли выставки — делали деревянные макеты. Выезжали с ними за границу. А как только любимый наш Никита [Хрущев] встал у власти, сама по себе резьба по дереву исчезла как излишество. А так я на ВДНХ проработал 11 лет. А потом еще 11 лет в мастерских Торговой палаты в Кунцево. Жили мы сперва в Свиблово, а потом получили квартиру на Электрозаводской, потом на Лобачевского, а потом на Мичуринском проспекте. Вот оттуда мы и дернули в Испанию.
За последние 30 лет все-таки Россия изменилась, но знаешь, все равно тянет. Хотя я там ни разу не был после возвращения. Мои любимые места в Москве — ВДНХ, потому что жизнь прошла там. Центр. На окраины я мало ездил. Недавно показали, как на ВДНХ загорелся ипподром. И мне больно. Я все это, как говорится, своими руками строил. Жалко очень.
Когда испанский король приезжал в Москву, он удивлялся, что мы оказались так далеко, но нам удалось сохранить не только испанский язык, но даже и традиции, танцы.
Когда испанский король приезжал в Москву, он удивлялся, что мы оказались так далеко, но нам удалось сохранить не только испанский язык, но даже и традиции, танцы.
Дочка ходила в испанский центр. Моя жена была русская, умерла 3 года назад. В России дружили — соседи и по работе, а здесь таких тесных отношений нет. Общаемся с детьми и внуками, в семье больше принято на русском. А испанский — когда выходишь из дома. Мы даже смеемся — с собакой говорим по-русски, и по-испански, и она все понимает. Мы смотрим и испанское, и русское телевидение. Переживаем конечно, за то, что в России происходит.
Контакты
Интервью © Анна Граве
Фото © Михаил Платонов
Фото © Михаил Платонов